Фасилитация контакта в гештальт терапии (анализ случая)

Автор: Немиринский О.В. Источник gestalt.ru

Пациентка, назовем ее Светланой, - женщина 43 лет, замужем, имеет двоих детей (сыновья 19 и 14 лет), работает инженером. Первоначально обратилась за помощью к психиатру в связи с невротической депрессией (сниженный фон настроения» плохой сон, повышенная утомляемость). Ле­карственная терапия дала позитивный эффект, редуцировав симптоматику. На фоне состояния, которое можно было обозначить как субдепрессивное, пациентка поделилась с врачом своими трудностями в семейных отношениях и, кроме того, призналась, что не хочет "всю жизнь сидеть на таблет­ках", спросив о возможности психологической работы. Врач, согласившись с необходимостью психотерапии, рекомендовала пациентке обратиться ко мне.

I. Пациентская стадия: восстановление жизненности

В ходе первой встречи обсуждались как проблемы в е взаимоотно­шениях в семье и на работе, так и клинические особенности её состоя­ния. На первый план выступила массивная интроекция фигуры покойной ма­тери (оба родителя Светланы уже умерли), проявлявшей довольно высокий контроль по отношению к дочери. Одновременно в отношениях с мужем и сыновьями она сама стояла в довольно контролирующей позиции, будучи фактически главой семьи, расплачиваясь за это сексуальными проблемами в отношениях с мужем и плохим пониманием детей. И то, и другое ее, че­ловека хорошо воспитанного, интеллегентного и деятельного, беспокоило. С другой стороны, очевидным было наличие субдепрессивного состояния, проявлявшегося в плохом настроении по утрам ("нет удовольствия от предчувствия начинающегося дня"), общего "недостатка радости жизни". Кроме того, на основании краткого, по ходу беседа, экспресс-тестирова­ния ее контакта со своими чувствами, можно было предположить наличие характерного для депрессивных пациентов подавления своего волнения.

О последнем "симптоме", о взаимосвязи волнения и депрессии, стоит сказать подробнее.

В физиологическом плане переживание волнения есть не что иное как отражение волн возбуждения, волн дыхания, волн кровообращения, волнообразности метаболических процессов.. Волнение - признак бодрствования, жизненности организма. В психологическом же плане волнение являет со­бой базу любого эмоционального процесса. Волнение, если можно так вы­разиться, - самый простой уровень психологического анализа. Далее идут уже физиологические механизмы. Любая эмоция стоит на фундаменте волне­ния. Это касается и таких чувств как страх, тревога, тоска. Более того, это касается указанных чувств в первую очередь, потому что они есть не что иное, как результат обращения волнения в форме затруднения волнения (тревога), подавления волнения (тоска) и т.п. Если волнение тем и ни иным образом связывается, не может проявляться в свободной форме, и это касается не сиюминутных, а устойчивых особенностей чело­века, то можно смело предполагать наличие депрессивной тенденции.

Итак, депрессия есть подавление жизненности. Стержнем депрессии, ее центральным психофизиологическим механизмом является подавление волнения. Конечно, стопроцентного подавления, как справедливо замечал Ф. Перлз (Perls, 1969), не происходит, приближение к этому мы можем ви­деть лишь при апатической депрессии в рамках шизофрении и при некото­рых формах дефекта. Чаще мы имеем дело с блокировкой свободного тече­ния и выражения волнения, со связыванием его, в результате чего про­исходит трансформация качества эмоционального фона душевной жизни (тревожные, тоскливые и т.д. депрессии).

В связи со всем сказанным фасилитация свободного волнения играет весьма важную роль в работе с депрессивными пациентами. Однако, гештальт терапия, в отличие от множества телесно-ориентированных подходов не ограничивается контактом пациента со своим телом, со своими ощущениями. Она всегда движется в двух плоскостях одновременно: в плоскости контакта со своими переживаниями и в плоскости контакта с внешним миром. Гештальт терапия - это совмещение двух линий контакта. Поэтому чисто технологические средства фасилитации свободного волнения (работа о дыханием, сознавание телесных ощущений и пр.) могут привести к красивым эффектам, но не к устойчивому терапевтическому результату. Для достижения последнего необходима интеграция контакта с телом и контакта со внешним миром, с теми его сферами, которые касаются важ­нейших и актуальных потребностей пациента.

Попытаюсь на примере нескольких сессий продемонстрировать, как в этом направлении шла работа с пациенткой.

Вскоре после начала пятой сессии я заметил, что выражение лица Светланы, до этого спокойное и "деловое", изменялось. На вопрос о том, что с ней происходит, она ответила: "Я немного волнуюсь. Но ничего... Сейчас пройдет. Я предложил ей осознать, как она собирается гасить свое волнение, где, в какой часта тела она чувствует мышечное напряжение, как она дышит. Мы легко выяснили, что она сдавливает грудь и сдерживает амплитуду дыхания. Я предложил ей не спешить с подавлением своего волнения, а выяснить, как она относиться к нему, и выразить это фразой, интонацией, жестом, обращенным к своему волнению. Она сказала: «Я тебя презираю... и хочу спрятать!" - "Так вы относитесь к своему волнению.. Есть кто-то в Вашей жизни, кто так относиться или относился к вам?» "Светлана" озадаченно посмотрела на меня, но вскоре с грустью сказала "Мне приходит на ум, то, что моя мама всегда была недовольна, если видела меня взволнованной... и - "Но сейчас, в этой комнате мы вдвоем ее здесь нет, а я не хотел бы, чтобы Вы скрывали свое волнение» - "Ее вообще нет на свете, но я не могу прогнать ее даже из этого кабинета.» Как же? Нет... хотя, конечно, я была бы рада видеть себя волнующейся..." Расшепление и замешательство...

Я предложил ей несколько раз повторить "Я хочу волноваться" и "Я боюсь маминого недовольства", и посмотреть на то, как меняется ее состояние. Диалог двух позиций обнаружил и Диалог двух ощущений в области грудной клетки: тепла и тяжести. Убедившись, что мы действительно имеем дело с актуальной потребностью в прояснении отношений с интроектом я предложил ей поработать в технике "двух стульев", проведя диалог с мамой. Не буду подробно его описывать; отмечу лишь, что окончился он словами: "Мама, я сама пришла к психологу, и мне надо побыть одной Пожалуйста, оставь меня... Оставь", Сессия закончилась потеплением в области грудной клетки и несколько приподнятым состояни­ем пациентки. Теплота в груди сочеталась с небольшой дрожью в ногах.

На следующую встречу Светлана пришла не столько взволнованной, сколько встревоженной. Тем не менее, выглядела она свежее, чем в первые наши встречи. Она сразу повела светские и деловые разговоры, а в ответ на мой вопрос о том» как прошла неделя, начала издалека. Я нем­ного послушал ее, а затем попросил связать свой рассказ с содержанием предыдущей встречи.

Из рассказа Светланы: "В четверг, после встречи, было хорошо и спокойно. А в пятницу утром - страх, захватывающий страх, и мысль: "Как же я так подставила, предала свою маму? Вот когда она так тяжело вставала и уходила из своего кресла напротив..." Думала позвонить Вам, но не решалась так рано. Это было в шесть утра.,. В конце концов, взя­ла свой страх за руку и пошла с ним на работу. А там стало понемногу отпускать, рассеялось..."

"Как Вы думаете, почему я так боюсь свою маму?" - спросила у меня Светлана. "Попробуйте задать этот вопрос себе. Может быть, Вы обнаружи­те какой-то интуитивный ответ..." - (После паузы) "Нет... Нет отве­та... " - "Может быть, Вы и Ваша мама - все-таки разные люди... " Светлана опешила. "Но мы с ней так похожи..."

В ответ на мою осторожную попытку дефлуенции (дефлуенция - разру­шение конфлуенции (Smith.1990)) Светлана отреагировала растерянностью. На этом чувстве растерянности от идеи о существовании двух разных, лю­дей - ее и ее мамы - и закончилась шестая наша встреча.

Между шестой и двенадцатой сессиями фигура мамы продолжала зани­мать довольно значительное место. Как можно было видеть, для успешной работы с интроективными и проективными тенденциями необходимо было преодолеть, к счастью, несильно выраженные, остатки конфлуенции отношений. На следующей сессии Светлана заговорила о своих сексуальных пе­реживаниях. Ей с трудом давалась открытость в этой теме, и я не возра­жал, когда она перемежала эту тему с анализом проблем на работе, во взаимоотношениях с сослуживцами и начальником. Тем более, что как в том, так и в другом случае акцент в терапевтической работе делался на стиле ее взаимоотношений с людьми.

В начале двенадцатой сессии Светлана сказала, что какой-то от­резок работы, по-видимому, близится к концу. "Мое состояние улучши­лось, а проблемы остались, - сказала она. Мы достигли минимума, а что дальше?"

Опрос-оценка клинического состояния действительно показал, что с психиатрической точки зрения ее можно считать здоровой. Да и выглядела она уже по-другому: исчезла бледность, появился блеск в глазах, оживи­лась мимика и пластика, более звонким стал тембр голоса и отчетливей запах духов.

Светлана была настроена на работу с сексуальными проблемами, но в тот день, опираясь на свое актуальное состояние, она захотела расска­зать мне свой сон, который вызыезл у не смутную тревогу.

Во сне она видела голый мужской торс, без рук и без ног. Он лежал на животе, на чем-то вроде операционного стола в больнице, Врачи под­няли его за нос и стали вырезать что-то в области копчика. Она отчетливо слышала хруст. Сон сопровождался ощущением страха и как будто предвосхищения боли.

Я попытался поработать с этим сном в технике "двух стульев" (воз­можно, я оказался в плену клише или своего очарования от Перлзовской техники работы со сновидениями), но, честно говоря, добился весьма немногого. Этот образ стал ей чуть ближе, но вряд ли можно было гово­рить об "обращении проекции". В ходе диалога пациентка связала этот сон с перенесенной некогда гинекологической операцией. Можно было бы фантазировать в психоаналитическом духе о связи этого сновидения с психотерапевтическим процессом и т.п. Но я не стал этого делать. Вско­ре значение этого сновидения, значение образа безрукого и безногого, да к тому же мужского, существа стало очевидным. Прояснение произошло не в результате "свободного ассоциирования" и не в результате примене­ния техники «двух стульев». Оказавшись неожиданным и простым, и в об­щем-то очевидным, оно было связано.с особенностями межличностного кон­такта , присущими пациентке.

II. Клиентская стадия: фасилитация контакта

Вначале четырнадцатой встречи Светлана призналась, что два последних дня и сейчас находиться в состоянии ярости. Это проявилось и на работе, и дома, в отношениях с сыном и с мужем. Говоря о своем состоянии, она охарактеризовала его как "слепую ярость". "Я разъярена и не вижу никого перед собой".

Я попросил ее сконцентрироваться на тех чувствах и ощущениях, ко­торые она испытывает в данный момент.

"Ноги дрожат... Ярость... Щеки напряжены... Светлана говорила вслух, но как будто в себя, никому. "Попробуйте сказать это мне. Скажите, что Ваши ноги дрожат, что Вы разъярены". Она боязливо, мельком посмотрела на меня. Налицо был шанс поработать со "слепым чувством", вернее с такой ситуацией, когда чувства актуально сознаются, но не выражаться другому человеку, теряют свою межлич­ностную обращенность.

В ходе работы была сконструирована техника одновременного говорения – из – себя – о - своих чувствах и видения другого человека - в его зримой конкретности. В качестве вспомогательного средства я предложил ей об­раз траектории ("я говорю из себя» из своего тела к поверхности тела другого человека; .мои слова рождаются в моем теле, отдаются в нем и достигают другого человека").

Когда Светлана уже достигла некоторых успехов в ощущении телесной укорененности своего голоса, я почувствовал, что чего-то не хватает, и предложил ей начинать фразу с моего имени. Это озадачило ее . "Я очень редко обращаюсь к людям по имени", - призналась она .

Мы вместе конструировали процесс межличностного контакта, акцен­тируя наиболее важные его моменты, в окончательном виде каждый акт контакта был раздел н на четыре части:

• погружение в себя и осозна­ние своих чувств, желаний, ощущений;
• обращение к терапевту по имени и тем самым подтверждение его присутствия, его зримой конкретности;
• возврат к своим чувствам и ощущениям;
• говорение из них изнутри к другому человеку.

При этом наша задача состояла не столько в том, что­бы добиться технически безупречного выполнения четырех звенной операции, сколько в том, чтобы на основании сознавания своих чувств и живо­го присутствия другого человека восстановить способность к межличност­ному контакту, что включает в себя целостное переживание всего бо­гатства каждого акта общения с другим человеком.

Когда Светлана первый раз без сбоев прошла все четыре звена, она, в ответ на вопрос о своем самочувствии, сообщила, о сдавленности в груди и о том, что голос скорее идет из горла. Одновременно она облегченно улыбнулась и почувствовала как исчезает напряжение в щеках.

Наше общение продолжалось с прежним вниманием к процессу контак­та. Под конец она отметила у себя состояние "мягкой грусти". "Я даже сестру не называю по имени, говорю "сестра", - призналась Светлана. "Как Вам в этой "мягкой грусти?" .- "Хорошо. Это не неприятное чувство".

Впоследствии мы еще неоднократно возвращались к структуре контак­та, к тому, в какой мере он является подлинно межличностным в ее пове­дении.

Любопытно, что вслед за этой сессией началась будто новая фаза работы, отличающаяся по содержанию от предыдущей. Во-первых, появилась фигура удовольствия. Светлана стала уделять своему удовольствию больше внимания и, я бы сказал заботы. Получила широкое развитие тема сексуальных проблем и сексуальных переживаний. Во-вторых в ретроспек­циях место матери, об оглядке на которую Светлана говорила раньше столь часто, заняла фигура отца. Если в отношениях с матерью Светлана была вовлечена в сплав конфлуентных, интроективных и проективных тен­денций, то в отношениях с отцом больший вес приобретала ретрофлексия. Нельзя, конечно же, говорить о полном изчезновении одного ряда искаже­ний контакта и совершенном преобладании второго. Но тенденция была на­лицо, и это - третий из замеченных мною параметров изменений. Начали всплывать и активно прорабатываться ретрофлексивные и эготические ме­ханизмы.

В последующей работе с клиенткой хочется выделить два отрезка. Первый - это довольно длительный (несколько месяцев) период работы в основном с ее сексуальными переживаниями. Второй - закрепление достиг­нутых в предыдущие фазы результатов в ходе интенсивной терапевтической группы.

III. Особая стадия: разблокирование сексуальности

На фоне оппозиции удовольствия и долга все больше места в работе стали занимать сексуальные проблемы Светланы. С одной стороны, было очевидно, что она дискредитирует своего мужа, сохраняя, таким образом, высокую степень контроля, препятствующую освобождения сексуальности. С другой стороны, контроль доходил до того, что она не допускала пиковых эмоциональных переживаний и была весьма близка к аноргазмическому ста­тусу . Как-то вспомнив свой сон о безруком-безногом существе, она вдруг сказала: "Может быть, я больше похожа на мужчину, чем на женщину...?" - ? - "Я не отдаюсь мужчинам....» Эта "пиррова победа" независимости подкреплялась отголосками фрагментарных дисморфофобических тенденций из подросткового возраста.

Вначале больший акцент в ее работе приходился на отношение Свет­ланы к своему телу, на ее разрешение себе получать удовольствие от те­ла и признавать его как несомненную базу своей женственности. Однако главную роль здесь сыграло совершенно другое, а именно процесс приня­тия чувства стыда.

К тому времени Светлана уже была способна к таким переживаниям, как волнение и страх. Страх, как правило, уже не парализовывал ее, и, принимая чувство страха, она часто возвращалась к свободному волнению от встречи с новым опытом. Но переживание стыда было еще за кулисами.

Однажды Светлана призналась, что ей стыдно говорить со мной о своей женственности. При этом она покраснела и за ерзала на стуле. С уважением относясь к психоаналитическим концептам я отметил про себя, что это могло бы называться "манифестацией трансференции". Я так же понимал, что терапевту в подобных ситуациях нужно пройти между неволь­ным "запретом" на демонстрируемое поведение и невольным "соблазнением" пациентки. Эти соображения, однако, остались на втором плане, а главной моей заботой была возможность поддержки/реабилитации свободного выражения чувства стыда. Это работа, опять же, шла по двум направлени­ям. Одна линия - это мое принятие ее стыда, Я отметил, что, испытывая сейчас чувство стыда, она выглядит весьма женственно и привлекательно (Конечно, это была чистая правда!). Вторая линия - исследование того, какие ощущения несет с собой это чувство. Оказалось, что по мере при­нятия стыда и освобождения своего дыхания, сдавленность в груди заме­няется приятной теплотой, которая затем разливается по всему телу.

В дальнейшем еще несколько встреч начиналось с того, что Светлана сообщала о своем присутствующем здесь-и-теперь (как только мы усажи­вались друг напротив друга) состоянии, включающем в себя "немного страха, но больше волнения и стыда".

По ходу описания хочу заметить, что в своей практике я неоднок­ратно встречался с тем, какую важную роль играет чувство стыда в прео­долении трудностей сближения вообще и сексуальных проблем в частности. Стыд - это сигнал о сближении. Можно сказать, что это чувство возника­ет тогда, когда степень близости не соответствует степени любви. Оно побуждает человека соизмерить внешнюю близость и свое отношение к дру­гому человеку. Подавление чувства стыда (в противоположность его снятию в акте любви) часто приводит к тому, что сближение носит меха­нический характер и оборачивается причудливой смесью слияния и отчуж­дения.

Еще одна важная особенность чувства стыда состоит в том, что, то ли под влиянием воспитательного поведения взрослых по отношению к ребенку ("как тебе не стыдно!.." и т.п.), то ли по каким-то другим при­чинам чувство стыда часто оказывается смешанным с виной. Это предопре­деляет субъективное отнесение его к классу "неприятных переживаний". Однако принятие этого чувства, очищенное от самообвинений и подавле­ния, показывает, что его непосредственное и "непредвзятое" переживание оказывается скорее приятным. Довольно часто в таких случаях можно наб­людать переход от ощущения сдавленности к ошущению тепла или жара в груди и других частях тела, как то было с нашей клиенткой.)

Адаптировавшись к чувству стыда» Светлана сделала следующий шаг: она рискнула выразить свое восхищение мной. Однажды она даже попросила разрешения встать передо мной на колени и подержать мою руку. Секунду поколебавшись, я согласился. С одной стороны, я видел ее неподдельное желание оставить чрезмерный контроль и подтвердить свою способность к открытому выражению симпатии. С другой стороны, в моей голове мелькну­ло напоминание о необходимости быть осмотрительным в ситуации пере­носа, мысль о «невротической зависимости» и т.п. Я все же решил подстраховаться и, после 30-40 секунд 8 стояния на коленях мягко ска­зал ей, что я надеюсь, что в своем восхищении она ощущает себя равной мне. Она отреагировала на это как на банальность, "Конечно. - Сказала Светлана. - Просто мне важно это сделать... убедиться, что я способна на это".

В ходе этой работы заметно росла степень ее самопринятия. Это касалось и отношения к своей женственности и к своему телу, и некото­рому смягчению в отношениях с сослуживцами, и дальнейшему улучшению взаимопонимания в отношениях с сыном. Вскоре, однако, Светлана верну­лась к дискредитации своего мужа. И тогда я спросил у нее о том, испы­тывала ж она когда-нибудь чувство стыда по отношению к нему. Ее ответ сводился к тому, что она в свое время выбрала именно такого мужчину, перед которым она не испытывала этого чувства. Не вдаваясь в детали терапевтической технологии, отмечу, что теперь мы сфокусировались на том, как она избегает чувства стыда в отношениях с мужем.

После означенной сессии нам пришлось прервать работу на три неде­ли (я уезжал в отпуск). Когда после перерыва Светлана пришла ко мне, она с радостью и смущением рассказала, что провела с мужем на даче прекрасное время.

IV. Участник группы: индивидуальная и групповая динамика

К тому моменту, когда я предложил Светлане принять участие в ра­боте группы , она была в терапии уже около года . Группа была довольно интенсивной (30 рабочих часов в течении 5 дней). Любопытно, как в те­чение групповой работы вновь актуализировались различные ее проблемы, и как она вновь разрешала их в связи с различными задачами, стоящими перед группой в целом в ее динамическом развитии.

Оказалось, что содержание различных стадий индивидуальной тера­певтической работы с клиенткой отразилось в ее поведении - на различных стадиях групповой динамики.

На первой стадии, стадии знакомства, формирования взаимного дове­рия и первичной общности, перед Светланой стоял вопрос о расширении ее I жизненности в общении с другими людьми, о том, насколько она готовавпустить в свои переживания других людей, допустить свою эмоциональную связанность с другими. Я был озабочен тем, что в самом начале работы группы она демонстрировала нечто близкое к формальному самопредъявлению, весьма прохладно реагируя на вопросы и реплики других участников. Однако, спустя некоторое время (не без помощи ведущих) она с удавлени­ем обнаружила черты сходства ее проблем с проблемами и переживаниями других людей. Светлана стала внимательнее смотреть на других людей, ее взгляд перестал казаться безадресным, а речи - направленными в прост­ранство, а не "к поверхности тела другого человека".

На второй стадии групповой динамики (стадия конфронтации) Светла­на решилась на открытое выражение своих агрессивных чувств. Но любо­пытным оказалось, то, что хотя она громко и взволнованно говорила дру­гой участнице: "Я ненавижу тебя!", она (вновь !) не смотрела на нее, будучи больше занятой своими чувствами, чем живым взаимодействием. Так как я уже "привык" к тому, что, когда Светлана перестает смотреть на другого человека, это - сигнал о страхе перед новым опытом, то я пред­ложил ей назвать другую участницу по имени и не отводить взгляда. Она повторяла: "Галя, я ненавижу тебя!". Потом посмотрела на других. "Ты не забыла, как нас всех зовут?" - спросил я. "Да. . .Я помню..." ~ отве­тила Светлана, и вдруг стала обращаться по имени к другим участникам.

Когда группа подошла к третьей стадии (стадии подлинной бли­зости), Светлана вдруг изменилась и почти выключилась из взаимодействий. Царственная гордость и независимость читались на ее лице. Эпизодические атаки оставляли ее невозмутимой. Я несколько раз обращался к ней, задавая по сути два вопроса. Я спрашивал» что происходит в ее груди, и как долго она собирается бороться с собой. Кажется, у ме­ня было мало возможностей для продолжения работы с ней, так как ее от­клик был весьма вялым. В последний день работы группы, на фоне атмосфе­ры любви и эмоциональной наполненности, Светлана вдруг сказала "мне стыдно... Потому что я не с вами". - "Значит, тебе хочется к нам?"- с интересом спросил один из участников. Она покраснела как маленькая де­вочка. "Да..." - "Как в груди?" - спросил я. - "Тепло... Боже, нако­нец-то тепло..."

Таким образом, в ходе группы Светлана последовательно возвраща­лась к различным этапам своего психотерапевтического пути. Характерные для нее трудности сначала реактуализировались, а затем преодолевались в ходе групповой работы.

После окончания группы она была у меня два раза, причем вторую из этих двух встреч она начала с сообщения о том, что эта сессия будет последней. "Я теперь могу и без Вас", - сказала Светлана. Мы подвели итоги. "Я не со всем согласна из того, что Вы говорили, сказала она, - но благодарна за все, что было". "Кажется, она обменяла долю своей ре­активной независимости на кусочек аутентичности", - подумал я и поде­лился с ней этим соображением, мы договорились, что она позвонит через месяц. Ока действительно позвонила ровно через месяц и подтвердила что может жить свою жизнь сама„

----

В заключение хотелось бы еще раз вернуться к одной из идей, высказанных в данной статье.

В настоящее время в нашей стране весьма популярным стало словосо­четание "телесно-ориентированная гештальт-терапия". В некоторых случа­ях речь идет о телесно-ориентированных техниках, вспомогательных средствах, могущих продуктивно использоваться в терапии. Порой, однако, подразумевается существование некоей "телесно-ориентированной гештальт-терапии", весьма близкой к различным формам медитативной практи­ки. В таких случаях гештальт-терапия рискует потерять свое челове­ческое (то есть обращенное не только внутрь, но и к другому человеку) лицо. Здесь мне хочется напомнить известный тезис Фрица Перлза: "Пере­живание происходит на границе между организмом и его окружением…Пе­реживание является функцией этой границы, и психологически реальными являются "целостные" конфигурации этого функционирования, некий обретенный смысл, некое завершенное действие. "Целостности" переживания включают не "все"., а лишь определенные объединенные структуры; на пси­хологическом уровне все остальные характеристики организма и окружения являются либо абстракцией,... либо потенциально содержащимся в пере­живании нам ком на другое переживание. Мы говорим об организме, кон­тактирующем с окружающим миром, но именно сам контакт есть простейшая и первейшая реальность…" (Perls, Hefferline, Coodman, 1951, р.227)

Гештальт-терапия практически всегда является телесно-ориентиро­ванной, но она практически всегда является не только телесно-ориенти­рованной. Она, прежде всего, ориентирована на контакт. Гештальт-терапия представляется совмещением двух плоскостей контакта - контакта со сво­ими переживаниями (при фасилитации которых часто незаменима опора на телесные ощущения) и контакта с внешним миром, прежде всего, с другими людьми.

ЛИТЕРАТУРА

1. Perls F., Hefferline R. E. , Coodman .P, Gestalt Terapy NY Delta Book, 1951 .

2. Perls F., Gestalt Therapy Verbatim, Moab Utah, Real Реор1е, 1969.

3. Smith E.W.L. Exploring Confluence, In: J. of Couples Therapy, 1990.